Ученик убийцы [издание 2010 г.] - Робин Хобб

— Сюда, — сказал мой спутник и твердо повел меня в другой конец комнаты.

Здесь глазам моим предстало совершенно иное зрелище. Главенствующее положение занимала каменная плита стола, вся в пятнах краски и сажи. На ней лежали странные инструменты и принадлежности: весы, ступка, пестик и множество других вещей, названий которых я не знал. Слой пыли покрывал многие из них, как будто то, для чего они предназначались, было заброшено много месяцев, а может быть, даже и лет назад.

Рядом со столом на стене висела полка, заваленная пергаментами, многие из которых были окаймлены синим или золотым кантом. В комнате стоял одновременно резкий и приятный запах: на другой полке сушились пучки трав. Я услышал шелест и успел заметить какое-то движение в дальнем углу, но незнакомец не дал мне времени толком оглядеться. Камин, который должен был бы согревать этот конец комнаты, зиял холодной пустотой. Старые угли в нем казались сырыми — похоже, камин давно не топили. Я наконец перестал осматривать комнату и взглянул на спутника. Страх на моем лице, по-видимому, удивил его. Он отвернулся и медленно оглядел комнату. Потом подумал немного, и я почувствовал исходящее от него смущенное раздражение.

— Беспорядок. Больше чем беспорядок, я полагаю. Ну что ж, верно, ведь прошло много времени. Даже больше, чем просто много. Ладно, вскоре мы все уберем. Но сперва следует познакомиться. Я думаю, что немного холодновато стоять тут в одной ночной рубашке. Сюда, мальчик.

Я двинулся за ним в уютную часть комнаты. Он сел в старое деревянное кресло, покрытое одеялом. Мои босые ноги благодарно зарылись в дремотное тепло шерстяного ковра. Я стоял перед ним в ожидании, а его зеленые глаза, казалось, сверлили меня насквозь. Несколько минут продолжалось молчание, потом он заговорил:

— Сперва позволь мне представить тебя тебе самому. Твоя родословная написана на тебе. Шрюд решил признать ее, потому что никакие отрицания никого бы не убедили. — Он немного помолчал, потом улыбнулся, как будто что-то позабавило его. — Позор, что Гален отказывается учить тебя Силе. Но уже много лет назад изучение Силы было ограничено из страха, что она станет слишком распространенным оружием. Готов держать пари, что возьмись старый Гален тебя учить, то быстро обнаружил бы хорошие способности. Но у нас нет времени горевать о том, чего не будет.

Он задумчиво вздохнул и некоторое время молчал, потом внезапно продолжил:

— Баррич показал тебе, как следует работать и подчиняться. Две вещи, в которых сам он преуспел. Ты не особенно сильный, быстрый или смышленый — не тешься иллюзиями. Но в тебе есть упорство, достаточное, чтобы взять измором любого более сильного, более быстрого или более сообразительного, чем ты. Это свойство опасно скорее для тебя, чем для кого бы то ни было. Но сейчас не это самое главное. Ты теперь человек короля. И ты должен понять, сейчас, немедленно, что именно это и есть самое важное в твоей жизни. Король кормит тебя, он одевает тебя, он следит, чтобы ты получил образование. И все, чего он сегодня просит взамен, — это твоя преданность. Позже он будет просить тебя служить ему. Таковы условия, при которых я буду учить тебя: ты человек короля и безраздельно предан ему. Но если ты не таков, будет слишком опасно учить тебя моему искусству. — Он замолчал, и долгое время мы просто смотрели друг на друга. — Ты согласен? — спросил он, и это был не просто вопрос, а предложение заключить договор.

— Да, — ответил я и добавил, поскольку он ждал: — Даю вам слово.

— Хорошо. — Он сказал это очень сердечно. — Итак, перейдем к другому. Ты видел меня раньше?

— Нет.

Я внезапно понял, как это странно, потому что, хотя в замке часто бывали гости, этот человек, по-видимому, был его обитателем долгое-долгое время, а почти всех, кто жил здесь, я знал если не по имени, то хотя бы в лицо.

— Ты знаешь, кто я, мальчик? Или почему ты здесь?

Я поспешно помотал головой в ответ на оба вопроса.

— Вот и никто другой не знает. Так что позаботься о том, чтобы так оно и осталось. Пусть это будет тебе совершенно ясно: ты никому не должен говорить ни о том, что мы здесь делаем, ни о том, чему ты учишься. Это понятно?

Мой кивок, по-видимому, удовлетворил его, потому что он, казалось, расслабился. Он положил костлявые руки на колени.

— Хорошо. Хорошо, ты можешь называть меня Чейд. А как я должен называть тебя? — Он замолчал, но, не дождавшись от меня никакого ответа, сказал: — Мальчик. Это не наши имена, но они подойдут на то время, пока мы вместе. Итак. Я Чейд, и я еще один учитель, которого Шрюд нашел для тебя. Ему потребовалось некоторое время для того, чтобы вспомнить о моем существовании, и еще время, чтобы собраться с духом попросить меня. А мне потребовалось даже больше, чтобы согласиться взяться за твое обучение. Но теперь все решено. Что же касается того, чему я буду учить тебя…

Чейд встал и подошел к огню. Он посмотрел в очаг, потом наклонился, чтобы взять кочергу, и поворошил угли.

— Это умение убивать людей. Тонкое искусство дипломатического убийства. Или ослеплять их, или лишать слуха, или вызывать слабость в членах, или паралич, или изнурительный кашель, или импотенцию. Или раннюю дряхлость, или безумие, или… ну, впрочем, это не имеет значения. Все это было моей работой. А теперь будет твоей, если ты согласишься. Только с самого начала знай, что я собираюсь учить тебя убивать людей. Для твоего короля. Убивать не открыто, как учит тебя Ходд, не на поле боя, на глазах у товарищей, ощущая за спиной их поддержку, нет. Я буду учить тебя отвратительному, тайному, изысканному способу убивать людей. Тебе это или понравится, или нет. Прививать любовь к этому не входит в мои обязанности. Но я удостоверюсь, что ты научился этому. И я прослежу еще за одной вещью, потому что таково было условие, которое я поставил королю Шрюду. Что ты будешь знать, чему ты учишься, — я в твоем возрасте этого не знал. Итак. Я должен научить тебя быть убийцей. Это тебя устраивает, мальчик?

Я снова кивнул, на сей раз неуверенно — просто не видел выбора. Чейд пристально посмотрел на меня.

— Ты ведь умеешь говорить, верно? Может быть, ты не только бастард, но еще и немой?

Я сглотнул:

— Нет, сир. Я могу говорить.

— Что ж, тогда говори. Не обходись кивками. Скажи мне, что ты обо всем этом думаешь. О том, кто я такой, и о том, что я только что предложил тебе.

Хотя мне и велели говорить, я стоял молча. Я смотрел на испещренное шрамами лицо, бумажную кожу рук и ощущал на себе пристальный взгляд его сияющих зеленых глаз. Я пытался сказать что-нибудь, но слова не шли с языка. Слова Чейда располагали к разговору, но его вид все еще пугал меня.